Журнал "Юность". 1998, № 5
Ему хочется работать так, чтобы зрители после, ощущая излучение тепла, понимали то состояние жизни, в котором пребывал художник, когда писал эту картину. Оттого начинает он кистью, а заканчивает мастихином, чтобы лучше чувствовать кинетическую энергию пружинисто сдавливаемой краски. И когда пишется земля, избы, деревья, цветы - это приемлемо и оправдано, а когда художник размашисто воссоздает облака, пишет небо - кажется дерзостью. "Физически чувствую, как течет время - притекло, потечет дальше. Прикоснуться к потоку, посмотреться в него". Мир для Игоря Орлова един, ничто неотторжимо, в капельке - океан и космос. Однажды на Валдае он заметил: дорога шла, шла, шла - и ушла прямо в небо, и можно было по ней попасть на облака. Так начался его цикл "Поднебесье"... Лежал на плоту и явственно понимал свою взвешенность между сфер - воздушной и подводной. Так остро и так блаженно ошушает он природу, возникающие и преходящие миры. Темное небо раскрывается, вырываются молнии, низвергаются потоки воды, прячется среди деревьев домик. Буря! Гроза! В этом сила таланта Игоря Орлова - он слышит живое, грозное и радостное, дыхание природы. Могучий ствол, царь-дерево поражает нас своей мощью и красотой, которые так внезапно приблизил к нам художник; вдали коломенская церковь Воскресения. Земля и небо нерасторжимы. Отец с дочерью поздним вечером всматриваются в звезды и ищут дальний огонек Сатурна, а теплый свет избяного окна - вот он, рядом.Мир Игоря Орлова огромно велик и величественно мал, равно прекрасен в большом и малом. Художник воспринимает себя в мире как стрекозу, как цветок, как дерево, как встревоженную птицу - потому что они у него не муляжи, а родственное биение души. Космос приближается к Земле, и Земля становится прекрасным цветком Вселенной. И девушка, возлежащая на радуге, и пролетающий над деревней человек кажутся чрезвычайно естественными и необходимыми. Орлова называют романтиком, а он стремится выразить в полотнах свою молитву: "Господи! Помоги мне славить этот мир, передать красоту и неповторимость мира..." Этот мир - русская земля, которая его вспоила и вскормила и чья красота одарила его восхищением и вдохновением. Аскетичность русского пейзажа, без излишеств пиршества, напряженная сдержанность, трогательная задушевность и сила. Русская деревня, русская земля всегда были богаты цветами. Летают над деревней букеты; красный цветок, пылающий на окне, столь же красив и величествен, как невдалеке растущее дерево; одуванчики ютятся под сенью трав и дерев, облачное небо нависает над ними; астры, колокольчики, золотые шары... Осенние листья устилают окно, как некие диковинные существа. Листья хрена и конского щавеля кажутся добродушными гигантами, верными друзьями людей.
Среди русских пейзажистов XX века Орлов - один из значительнейших, может быть, и потому, что любовь его к родной земле не криклива, а естественна, как дыхание; кисть его не грешит лукавством, но столь щедра и энергетически насыщенна, что чувствуешь ее живой бег по полотну, ее касания, волнения и тревоги. Талант Игоря Орлова не только в мастерстве, но прежде всего в искренности. Он славит землю, как творение Божье, и вспоминает тех, кто именем Божьим творил дело святое и вечное. Рублевские ангелы кажутся естественными и необходимыми в интерьере деревенской избы, открытой небу, цветам, деревьям. Ощущение космоса и молитва Богу. "Воспоминание о Рублеве" - центральная часть триптиха, две другие части - "Молитвы". Густая, напряженная живопись Орлова передает его настроение и состояние.
Существует единство мира, и существует связь времен, как сказала знакомая художника: "Цветок, брошенный в прошлом веке, могут найти и поднять в день сегодняшний". Орлов пишет удивительные картины, соединяющие времена. На фоне лорренов-ских, пуссеновских, подключниковских, венециановс-ких видов пишет он свои нынешние пейзажи, и пуссеновский Пан, играюший на свирели, не кажется "чуждым русской деревне. Так же как не кажется странным кентавр в русском лесу. Художник наклоняется к потоку и поднимает цветок, брошенный в воду в XVIII веке, цветок еше не завял - он будет плыть, и его так же будут поднимать в веке XXI и XXII...
Мы встречались с Игорем Орловым много лет назад. Манера его письма изменилась, палитра потемнела, но напряжение и насыщенность цвета возросли. А вот мироощущение его не изменилось. Он говорил тогда: "Микромир, если в него вникнуть, становится огромным, как космическое пространство". Он мог бы сказать теперь: "Космическое пространство, если в него вникнуть, становится таким же емким, как микромир".
Он говорил тогда: "Писать картину и любоваться солнцем - разве не одно и то же?" Он мог бысказать сейчас: "Разве в темноте моих картин не прячется солнце?"
Мы говорили тогда с художником о его "Ракушках" - "обманках" - большие, пылающие, разверстые раковины и нежные, голубеющие, которые он написал после поездки на Дальний Восток. - А нужно ли далеко странствовать? - спросил я его. - Возвращаешься и слышишь, как мох растет,как листья растут...
Орлов и сейчас, объехав полмира, может сказать то же самое. Он художник русской стороны.
Возможно, романтик, но безусловно оригинальный реалист, чьи фантазии являются крылами его мироощущения, Орлов с видимой скукой смотрит на приплясывающее вокруг авангардное и псевдопостмодер-ное искусство. Он вовсе не против его существования, просто он недоумевает: зачем оно, такое схематичное, и вспоминает он сочную грушу Сезанна, кажется, вгрызись в ее выразительный бок - и брызнет сок...
А я вспоминаю, как классику нашей с ним молодости, "Натюрморт с шаром": предчувствие - что-то произойдет, случится, прихлынет. Откроется тайна небывалая. Строгий угол подоконника. Окно распахнуто. Легкая занавесочка, случись ветер, улетит в густое, разительно темно-синее море. Море - ловушка для шара. Ослепительно белый, магически совершенный шар парит на подоконнике, такой внезапный и ожиданный...
| Список | На главную |